Тавада Ёко
Родилась в Токио в 1960 году. Переехала в Германию в 1982 году после окончания Университета Васэда. Дебютировала как писатель в Германии в 1987 году, в 1991 году получила премию Гундзо для начинающих писателей за «Потерянный каблук» (Какато о накуситэ), а в 1993 году – премию Акутагавы. В 2003 году удостоена премии Танидзаки Дзюнъитиро за «Ночной поезд подозреваемого», а в 2011 году – литературной премии Нома за «Снежный стажёр». Лауреат множества зарубежных литературных наград, таких как Национальная книжная премия за переведенную литературу на приз Клейста в Германии в 2016 году.
Ирмела Хидзия-Киршнерайт
Профессор и директор Института литературных исследований имени Фридриха Шлегеля Свободного университета Берлина. Литературный переводчик и автор работ в области японской литературы и культуры. В 1992 г. стала обладателем Приза Лейбница – самой престижной немецкой премии для исследователей – за свои работы по японистике. Бывший директор Немецкого института японских исследований в Токио и президент Европейской ассоциации японских исследований.
Пандемия – время спокойно читать и писать книги
Ирмела Хидзия-Киршнерайт: Вы известны как путешествующая писательница. Одних только встреч по чтению текстов вслух за границей вы провели около 1200, а вы ещё читаете лекции, участвуете в симпозиумах... Ваша жизнь сильно изменилась во время пандемии?
Тавада Ёко: В путешествиях я ощущала, что лучше узнаю о том, как устроен современный мир, и я ездила. Я только жалею, что путешествовала слишком много. В странах, куда я приезжала, люди рекомендовали мне книги, я обычно заказывала их, но потом приходилось ехать куда-то ещё, а читать времени не оставалось. То есть я ощущаю, что не слишком много смысла в том, чтобы путешествовать очень помногу. А с пандемией путешествия внезапно прекратились, и теперь у меня есть немного больше времени, чтобы читать. Говорят, в Японии впервые за десятилетия наконец-то выросли годовые продажи книг. Похоже, что люди дома проводят время не только в Интернете, но у них появляется желание и почитать.
Ирмела Хидзия-Киршнерайт: Действительно. Посмотрим, сохранится ли такое желание...
Тавада Ёко: Такая пандемия вообще впервые, правда? Теперь я могу и писать больше, и есть время на чтение. В критических ситуациях люди серьёзно задумываются о том, что нужно делать. В этом году ситуация не то, чтобы сильно улучшилась, но стало больше удалённых мероприятий, жизнь входит в прежнее русло. Мне кажется, что литература по самой своей природе такова, что люди часто начинают писать, затворившись в монастыре, или в заключении... А в этом году, мне кажется, я недостаточно воспользовалась ситуацией пандемии.
Тавада Ёко
Внезапное изменение языковой среды
Ирмела Хидзия-Киршнерайт: Вы ведь не бежали от чего-то в Германию, вас туда привёл дух приключений, жажда увидеть новое, вы приехали и именно в этой стране началась ваша писательская жизнь. Вы не просто путешествовали, вы работали, учились в Гамбургском университете и писали докторскую диссертацию на немецком языке. Вы сделали свою писательскую карьеру в Германии, и стали международной писательницей.
Тавада Ёко: Ещё в студенческое время я много чего делала. Ездила по Транссибирской магистрали, путешествовала по Индии... Для меня это было приключение. Но теперь я знаю, что настоящее приключение – это поехать в иностранный город, снять квартиру, устроиться на работу и жить, используя язык этой страны. В Гамбурге я начала с рабочей стажировки. Очень непросто было ходить каждый день разговаривать с коллегами, по вечерам ходить на дни рождения или что-то ещё, но это меня многому научило.
Возможно, будет преувеличением сказать, что я ломалась, но действительно как-то испытала нечто вроде кризиса идентичности, живя между двумя языками. Раньше говорила только по-японски, и вдруг приходится разговаривать исключительно по-немецки. Тогда не было Интернета, да и позвонить по телефону тоже было непросто. Японцев вокруг не было. Японский язык просто исчез, и всё стало немецким. Куда же делась прежняя «я»? Это было совершенно неожиданное приключение.
Перевод как творчество
Ирмела Хидзия-Киршнерайт: Вы двуязычный автор, который публикует свои работы на немецком и японском языках. Как вы решаете, что публиковать на каждом языке?
Тавада Ёко: Когда я пытаюсь выразить на немецком языке мои воспоминания о детстве в Японии, они иногда приобретают вымышленный характер, как если бы я говорила о воображаемой стране. И описание моего опыта жизни в Германии на японском языке позволяет мне лучше представить свою жизнь читателю, я как бы лучше осмысляю её в процессе перевода. Другими словами, я выбираю язык в соответствии с темой, о которой собираюсь писать.
Ирмела Хидзия-Киршнерайт: Кстати, вы обычно не переводите собственные работы, хотя вы перевели «Мемуары белого медведя» (Юки но рэнсюсэй).
Тавада Ёко: Когда я перевожу с немецкого свою вещь, то начинаю думать – по-японски вот это с самого начала нужно было писать иначе, а здесь нужно было сделать вот так. Ввожу других персонажей, в результате сюжет совсем удаляется от первоначального. Так что переводы своих произведений ни к чему хорошему не приводят.
Ирмела Хидзия-Киршнерайт: Наверное, вы часто недовольны, когда читаете чужие переводы ваших книг?
Тавада Ёко: Вовсе нет. Перевод – это другой вид творчества. Когда я прочитала немецкий перевод «Эмиссара» (Кэнтоси), голос повествующего был непохож на мой, но это не так важно. Главное, что голос есть. Гораздо хуже была бы попытка подражать моему голосу, тогда книга лишилась бы собственного голоса и рассыпалась. Поэтому мне всегда приятно читать переводы моих книг.
Ирмела Хидзия-Киршнерайт
Очарованная ритмом «Повести о доме Тайра»
Ирмела Хидзия-Киршнерайт: В первых двух частях вашей трилогии, «Рассеянные по Земле» (Тикю ни тирибамэрарэтэ, 2018) и «При тусклом свете звезд» (Хоси-но хономэкасарэтэ, 2020), появляется женщина по имени Хируко. Это наводит на мысли о Хируко в «Записях о древних делах» (Кодзики, 712), первенце божеств Идзанаги и Идзанами – это ведь не случайно?
Тавада Ёко: Да, я взяла имя из «Кодзики». В начальной школе, где я училась, было много «прогрессивных» учителей, воспринимавших японскую мифологию как националистическую, и они не советовали увлекаться её чтением. У меня самой же особого интереса к этой теме не было, я много читала русских писателей, Достоевского и других.
Когда я приехала в Германию, я поняла, что в культурной сфере стран Тихого океана многое связано с мифологией, в том числе и «Кодзики». Такие истории есть в Южной Америке, в Юго-Восточной Азии... Когда я поняла, что это не национальное, а наоборот, международное явление, я начала испытывать симпатию к мифологии.
Ирмела Хидзия-Киршнерайт: Что ещё вас интересует в японской литературе помимо «Кодзики»?
Тавада Ёко: Меня привлекает средневековая литература. У меня нет специальных знаний в этой области, но это очень интересно читать. Когда появляется возможность, я читаю такие вещи, как сборник буддийских преданий сэцува «Собрание песка и камней» (Сясэкисю), «Записки из кельи» (Ходзёки). Мне нравится и «Собрание стародавних повестей» (Кондзяку моногатари). Поучительно видеть, как истории из Индии и Китая проникли и видоизменились в Японии.
Когда я училась в старшей школе, мне очень нравилась «Повесть о Гэндзи» (Гэндзи моногатари). В «Повести о доме Тайра» (Хэйкэ моногатари) рассказывается о самураях, и я испытывала какое-то отторжение, но уже в Германии, после того, как мне пришлось устраивать перформанс, я увидела её совсем иначе. Когда её читаешь по-японски, понимаешь, что там потрясающий ритм. Повесть была написана для исполнения под аккомпанемент японской лютни бива, и это чувствуется. Я искала какой-нибудь японский текст для чтения вслух под музыку на фортепиано, и в «Повести о доме Тайра» нашла эпизоды с прекрасным ритмом.
Размывание границ между полами
Ирмела Хидзия-Киршнерайт: В 2018 году я опубликовала «Свободные беседы о “женской литературе”» (Дзёрю ходан), сборник интервью, которые я проводила в 1982 году с Энти Фумико, Исимурой Митико и другими известными японскими писательницами, и основной темой было их отношение к японскому «мужскому» обществу. До интервью я предполагала, что они будут испытывать гнев по отношению к мужчинам. Все они были очень сильными личностями, и тогда движение за освобождение женщин проникало в Японию из Соединенных Штатов. Однако в целом они все высказывались в духе терпимости и говорили, что мужчины тоже ощущают сильное социальное давление, стараются изо всех сил что такое положение было неизбежным. Меня, женщину из Германии, это поразило. А что вы думаете об этом?
Тавада Ёко: Когда я дебютировала как писательница в Японии в 1990-е годы, поляризация между мужчинами и женщинами уже рушилась, люди начали говорить о множественности полов, о том, что среди женщин есть лесбиянки и гетеро, затем заговорили о транссексуалах, бисексуалах – прежние гендерные границы стали размываться. Можно также говорить и об исчезновении границ между странами, постепенно исчезает и граница между человеком и животными. Сейчас говорят, что животные тоже имеют права, и есть движения в их защиту. Речь не только о гендере, в XXI веке нам придётся преодолевать множество границ. Это одна из моих главных тем.
Будущее не так безнадёжно
Ирмела Хидзия-Киршнерайт: При чтении вашей трилогии у меня создалось впечатление нарастания фантастического элемента. От утопии мы переходим к антиутопии, появляется апокалиптическая тема. При изображении двух поколений старшее представлено более жизнеспособными и активными людьми, тогда как их дети – слабыми и менее жизнеспособными. Всё наоборот, как будто мир вывернут наизнанку. Как вы смотрите на будущее человечества – с оптимизмом, или же пессимистично?
Тавада Ёко: Когда я описываю ближайшее будущее, получается довольно жалкая картина. Но я не думаю, что всё пропало, потому что прошлое ещё хуже. У нас ещё много проблем, но я считаю, что сейчас гораздо лучше по сравнению со временами Второй мировой войны. Мы добились большого прогресса, и в этом смысле я совсем не пессимистна.
Ирмела Хидзия-Киршнерайт: Ещё не всё потеряно?
Тавада Ёко: Нет, конечно.
Ирмела Хидзия-Киршнерайт: В истории Земли человечество появилось совсем недавно, и некоторые философы и естествоиспытатели думают, что конец может быть очень близок. Мы, люди, разрушаем планету, а в настоящее время с огромной скоростью, и это невозможно остановить. В какой-то момент человечество может прекратить своё существование. Впрочем, возможно, всё не так уж и плохо. Я имею в виду для Земли (смеётся).
Тавада Ёко: Да, это непростой вопрос. Однако если ощущать, что и мы, и лягушки или маленькие цветочки, которые мы видим, – всё это разные формы одной и той же жизни, то и с окончанием эры людей не произойдёт ничего особенного. Я думаю, такой образ мысли с давних времён укоренился и существовал в японской литературе.
Ирмела Хидзия-Киршнерайт: Да, я тоже это отчётливо ощущаю. Это нас в некотором смысле утешает и даёт надежду.
Тавада Ёко и Ирмела Хидзия-Киршнерайт во время беседы в Институте японоведения Свободного университета Берлина